Получил из Читы замечательный, глубоко взволновавший меня подарок: мемуары друга моих молодых читинских лет журналиста Владимира Кибирева о выдающемся русском поэте, нашем общем с автором друге Михаиле Евсеевиче Вишнякове. Попросту – дорогом Мише, Мишеле (так я его звал, на правах старшего по возрасту брата). «Доживём до зари» – так эта книга называется. Автор всегда прав Прожив большую часть своей долгой восьмидесятилетней жизни во времена примитивного, непривлекательного издательского дела, испытал наслаждение от созерцания этого симпатичного 175-страничного томика. Твёрдая ламинированная обложка пронзительного голубого цвета. На ней фото героя этой книжки, склонившегося за рабочим столом над белым листом бумаги. Миша уже в уважаемом возрасте. Залысина. Усы. Взгляд глубоко ушедшего в себя человека: может быть, сейчас в голове его рождаются поэтические строки, многие из которых переживут его земную юдоль. А вот со своим кратким предисловием к книжке и её автор – известный журналист Владимир Кибирев. Но фото – ещё молодой. Таким я его помню по Чите. Как младшему в нашей троице ему вполне досталось имя – Вова. Ну, а я как старший, всегда стяжал почтенное – Михалыч. И вот молодость, Чита растворились в дымке. Михаил Вишняков, незабвенный Мишель, преждевременно ушёл в мир иной. Вова, вишь ты, стал писателем. И шлёт свой труд на суд Михалычу: как ты, мол, его находишь? Нахожу, дорогой Вова, что ты остался верен нашей молодой дружбе и сказал честное, проникновенное, сердечное слово о прекрасном человеке – трудолюбивом, принципиальном, добром, правдивом, верном в дружбе. Нахожу, уважаемый Владимир Николаевич, что ты поступил мудро, нашёл в себе силы, оставил бесценные свидетельства для будущих исследователей жизненного и творческого пути нашего замечательного земляка, выдающегося русского поэта двадцатого столетия Михаила Вишнякова. В выходных данных издания не увидел привычную в таких случаях ссылку: мол, книга вышла в свет в Читинском «Экспресс-издательстве» при материальной поддержке такого-то спонсора. Знаю, что спонсор был, и потомки, истинные любители литературы, скажут ему спасибо: им интересны будут бытовые подробности жизненного пути такой яркой, талантливой личности, каким был наш друг и поэт. От одного из нынешних ценителей до меня дошло такое мнение: да, бытовая сторона биографии поэта показана ёмко, правдиво, ярко, а вот о творчестве Вишнякова, особенностях его поэтического дарования, которые и выдвинули простого забайкальского паренька из глухого провинциального села Сухайтуй, мало что сказано. Да почти ничего. Что ответить на это? Убеждён: и сам бы Михаил не согласился бы с такой претензией, принял мемуары с благодарностью, в той редакции, которую предложил нам автор. У нас с Вишняковым был подобный эпизод. Писатели – просветители И тут, уважаемый Владимир Николаевич, позволь мне потянуть маленько одеяло на себя. Но не для того, чтобы чуть затмить твой успех автора, а ради нашего общего друга, – с одной целью: чтобы показать ту внутреннюю душевную работу, глубокие размышления о жизни, о времени, о современнике, которые, в конце концов, и вывели его творчество на общероссийский уровень. Так вот летом 2006 года ушёл из жизни поэт Ростислав Филиппов. Я написал о нём воспоминания объёмом более чем печатный лист. И выслал статью из Москвы в Читу на имя Вишнякова с просьбой напечатать в какой-нибудь газете – с продолжением в нескольких номерах. Между прочим, мои мемуары – по структуре, по запалу напоминали кибиревские страницы. Поскольку и в нашем случае мы с Филипповым были молодыми журналистами, работали вместе в одной газете, вместе ездили в командировки по родному Забайкалью. И даже жили несколько лет в одной комнате, в коммунальной квартире – редакционном общежитии. Мы её называли «кошарой». Вишняков меня обрадовал. В Чите, писал он, предпринимается издание литературного журнала «Слово Забайкалья». В нём он и предложил напечатать мою статью о Филиппове. Но попросил дополнить мемуары анализом особенностей поэтического творчества Славы, что в моей рукописи полностью отсутствует. Я ему в ответ написал: дорогой классик, за весь двадцатый век, например, о жизни и творчестве моего великого земляка Сергея Есенина написаны сотни книг, целая библиотека. В том числе со всякими многомудрыми анализами особенностей. Но для меня нет ничего интереснее, чем книга воспоминаний о Есенине друга его юности Анатолия Мариенгофа «Роман без вранья». Они оба начали покорять Москву, живя впроголодь и ночуя от бедности на одной кровати (боже упаси с пошлой ухмылкой объяснить эту картину нетрадиционной, как говорят сейчас, ориентацией: оба поэта были настоящими мужчинами и одна кровать – лишь знак нищеты). Миша согласился со мной: да, ты прав, рукопись надо судить по тому, что в ней есть, что хотел сказать её автор, по тому, какую он цель ставил. А не по тому, что хочется редактору, как он сам оценивает предмет. Мои воспоминания «Воевал дон Кихот с печенегами» и были опубликованы в первом номере журнала «Слово Забайкалья», вышедшем ещё при жизни Миши в сентябре 2007 года с напутственным словом и фото тогдашнего губернатора Читинской области Равиля Гениатулина (к Равилю Фаритовичу я ещё вернусь именно в связи с Вишняковым). Избранное из переписки Мы переписывались с Вишняковым треть века. Последнее письмо от него я получил в июле 2007 года, незадолго до его ухода. А всего их было более шестидесяти, и все бережно храню в своём домашнем архиве – их объём более двух печатных листов. В архиве лежит и рукопись в компьютерном наборе объёмом более сорока печатных листов. Её название: «Паря Вася и другие. Писатели Читы, которых я знал». Почётное место в ней занимает глава о Мише в пять с лишним печатных листов. В ней полностью воспроизведена наша переписка. Сейчас я задаюсь вопросом: а что поддерживало эту переписку? Чем она была для нас дорога? Взаимным интересом к работе и жизни друг друга, моей – к литературной жизни Забайкалья. Миша с удовольствием делился своими творческими планами, участием в литературной жизни России – публикацией своих стихов в толстых столичных журналах, в поездках по стране в составе творческих бригад Союза писателей СССР. Между прочим, зачастую совместно с кумирами советских времён – Евтушенко, Ахмадулиной, Вознесенским. С кедровым посохом Миша немало прошагал дорогами матушки России, чутко вслушиваясь в голоса современников. Присылал свои книжки с дарственными надписями, в которых глубокие размышления, лирические признания соседствовали с самоиронией и озорством. Вот некоторые из них. На книге «Кедровый посох», изданной в Иркутске в 1983 году: «Александру Алёшкину – от лучшего поэта, знал каких он лично в ХХ веке! 10 августа 1983 года, Чита.» P.S.: «Сей автограф явно с похмелья». На томе стихов и поэм (издан в Москве. Издательство «Русь», 2005 год): «Самому – Александру Алёшкину – от поэта Вишнякова. Я в Чите, в декабристской одёжке, Средь бандитов закончу свой век. Вдруг однажды я вскрикну: «Алёшкин, Золотой, мой родной человек!» Чита, 29.10.2005 г.» На книге «Золото короны» (Чита, 1998 г.): «Александру Алёшкину – в память долгой дороги по ХХ столетию, печать духовности на которое наложило и наше поколение сибирских и российских мальчишек, ставших, говоря всерьёз, знаковыми фигурами на своём поле. Теперь уже не «Шилка и Нерчинск не страшны теперь», не страшны и дыхание страха Смерти и Бессмертия! Дай Бог, что «остался соблазн посмотреть свысока». С любовью. 3 июня 1999 года, Чита.» На книге «Багульник на северном склоне» (Иркутск, Восточно-Сибирское книжное издательство, 1977 год). «Милый мой и дорогой Александр Алёшкин! В этой книге – память о нашей упрямой жизни и борьбе. Кто знает – что бы было с «неким Вишняковым», если бы на его пути не было А. Алёшкина – насмешливого и любящего поэтов и литературу человека. В нашей «опальности» - не сеть ли светоч настоящего искусства и нашей партийности – вести русский народ к истине, к правде и добру! Встретимся в новой книжке! Любящий тебя Вишняков.» «Ждёшь-ждёшь, когда чёрт помрёт, а он ещё и не хворал» «Дорогой Александр Михайлович! Спасибо за письмо с изложением международного и внутреннего положения России, я думаю, что пределов для улучшения не существует. Живу так, что Достоевскому не под силу описать, а мне даже осмыслить сил нет. Нервно, судорожно, беспамятно. В должности секретаря губернатора жаловался: «Нет сил работать по 12-16 часов в сутки. Скорей бы уйти на пенсию!» И вот ушёл – работаю по 16-18 часов. Гора непрочитанных книг, журналов, газет. Гора не написанных писем. Гора недописанных стихов, прозы, детских сказок, песен, эссе, критики, переводов, предисловий, сценариев и т.д. и т.д. Наросло новое поколение, которое либо не умеет, либо не хочет брать на себя ношу труда и ответственности за ту страну, в которой живут. Проще наседать на стариков, мол, у вас авторитет, вы и пишите! Плюс катастрофа с кадрами в провинции. Вот ты же, А.М., возьмёшься писать о Чехове или Лобачевском – в Москве пруд пруди чеховедов и лобачевсковедов, а в Чите? Допустим, надо «слово Вишнякова» какому либо изданию – гоню в шею, но лезут через жену, детей, друзей. Написали с Киберевым книгу о Харанорском угольном бассейне, там мои 16 стихотворений о 16 бульдозеристах, скреперистах – лязг бульдозеров до сих пор стоит в ушах. Сейчас влип из-за денег – собираем книгу «Кто есть кто в Чите и Читинской области» на коммерческой основе, а это 1000 договоров, писем, рекламы, анкет, фотографий. Проект чисто коммерческий, власть не поддерживает – крутится 6 человек с утра до ночи и ночью. Где-то в Москве должен выйти мой третий том – проза. Да некогда позвонить, еле-еле вёрстку вычитал по кусочкам, несколько дней, а пока… перерыв. (5 декабря, 8-30 утра, пора бежать в офис). * * * Вот, слава Богу, удалось прийти на обед и продолжить письмо. Провели праздник книги «Заб. осень» под громким стоном рекламы «Возрождается Забайкалье». Но это оказалось нужным делом только для губернатора. К празднику я один соорудил выпуск газеты «Чита литературная» в цвете, на белой бумаге на 32 страницах. У большинства писателей оказалось нечего дать. Забивал полосы собой, Филипповым, Озолиным, Савостиным, Самохиным, М.Сергеевым, Распутиным, Вампиловым. Да гостями – Н. Коняевым из Питера, В. Берязевым из Новосибирска, Б. Дугаровым из Улан-Уде. Взял первых двух в свою бригаду на Узун-Торей (скачки на верблюдах, костёр, шашлыки, буряты в нац. одеждах в бликах костра пляшут «Ёхор» и т.д.) А в Чите нас вызвали на сцену посреди площади, что-то сказал чиновник и заиграла музыка, гоп-ансамбли завизжали, нас убрали со сцены, шоу пошло своим чередом, мы потолкались у пустых столиков с табличками и пошли пить. Потом это шоу переместилось в театр. Там вякнули что-то невнятное. И всё. Моя бригада привезла с Онона и Барун-Торея по очерку, штук 100 цветных фото, стихи, незабываемые впечатления. Через 2-3 дня опять едем на 2 дня на Онон, озёра с пелядью и скот с «мраморным» мясом. Холодно, тряско, но там ещё любят писателей. Я успел вчера написать о твоём томище информацию для газеты «Вечёрка», где веду полосу «Читалка». Если ты ценишь Николая Савостина – ему в конце декабря 80. Он, как и раньше, в Кишинёве. Анну Лупан похоронил, живёт один. Я с ним дружу. Поклон тебе от Вл. Кибирева, мы с ним иногда крепко чудим «по диким степям Забайкалья». Думы Таврического дворца А.М.! Главный твой вопрос о переписке писателей. Даже не знаю, что и ответить, а врать не хочу. Ибо я враждую со своей чиновничьей сворой, а с губернатором встречи бывают редки. Его осаждают со всех сторон, особенно бывшие партработники со своими мемуарами – как они «строили социализм». Я взял твой вопрос в голову, но как и когда могу практически ответить – сегодня пока не знаю. Надо вентилировать. Издательская программа губернатора на бумаге есть, реальная жизнь всё отодвигает разные позиции на 5-7 лет. Жаждущих много, а средств…? Попробуй постучаться в комитет культуры – Чита, центр, 672090 ул. Ленинградская, 3. Сыроватко Галина Петровна. С Новым годом! Надо отправлять письмо, а то никогда не отправлю. Гонка времени, сволочь, жить не даёт. Твой М. Вишняков. Чита, 6 декабря 2006 года.» Поэт в России больше чем поэт Греет моё старое сердце мысль, что добрые, любящие слова в мой адрес я вернул их Мише при жизни. И не только в личной переписке, которая наполнена ими. Волею судьбы я оказался в числе тех, кто способствовал признанию его выдающегося таланта поэта и высоких гражданских помыслов в российском масштабе. Из всего его обширного поэтического наследия особое место занимает произведение, которое ставит имя Вишнякова в первом ряду выдающихся мастеров русской литературы. Это – его поэтическое переложение шедевра русской культуры, поэмы «Слово о полку Игореве». Он прислал мне её в подарок в Москву в девяностых, когда я работал в правительственной «Российской газете», был членом её редколлегии и редактором ведущего отдела. Называю свои должности не из похвальбы или желания покрасоваться на старости лет. А чтобы объяснить, как и почему произошло событие, редчайшее в истории советской журналистики. Девяностые в России были временем смуты. В числе многочисленных потерь, которые понесли государство и её народ, и, о которых не буду говорить из-за недостатка места – распад великой Страны СССР, обнищание большей части населения – была и эта, главная: теперь уже и распад Российской Федерации на отдельные «княжества» в результате сотрясающих её межнациональных войн. Дряхлеющий первый президент России Борис Ельцин терял власть и провозгласил предательский лозунг: берите суверенитет столько, сколько проглотите. Чем не преминули воспользоваться местные князьки и национальная элита.
Михаил Евсеевич Вишняков
Александру Алёшкину В неполотом поле, где зной дожигает хлеба запоздалые, где запах полыни, как дым, разъедает глаза, прилягут на землю – как спят! – деревенские дети усталые, глядят деревенские дети в неведомые небеса. Белы головёнки, синющи и вдумчивы взгляды в далёкое – в размытые ветром, до слёз дорогие края, где стелются травы и, как сновиденье, как облачко лёгкое, проходит над ними летучая тень бытия. Подняться бы ввысь, окрылиться и за пересохшее русло, за синие горы, за тёмный, никем не проведанный лес… Ты помнишь ли, друг мой, о чём они думают, мальчики русые, в неполотом поле, среди бесконечных российских небес? Всегда беззащитное, остро ранимое чувство Отечества, оно ведь и в зрелые годы в душе окрылялось не раз. Ты видишь ли, Саша, из той деревенской полуденной млечности какие высокие звёзды горели в России для нас?! Как думал ты вырасти добрым, заступчивым и справедливым, чтоб не было в поле по-детски израненных рук, чтоб мама не гнулась, как белая верба от ливня, – от чёрных трудов, похоронок и смертных разлук. Давно остудили дожди наши знойные, наши горячие пашни, и детство былое покрылось осенним быльём… Но всё ли мы сделали, всё ли исполнили, Саша, о чём загадали в неполотом поле своём?..
Владимиру Кибиреву Белый шиповник на брошенной даче от одичания поздно цветёт. Ветер шумит или девочка плачет, или Вертинский об этом поёт? Тёплая осень в заречной станице благоухает, забвенья полна. Словно последняя императрица, русская мысль, ты осталась одна. Гаснет былое, как нервная качка. Надо пожить и подумать всерьёз возле шиповника, в маленькой дачке, около бело-прохладных берёз. Свечи оплыли, и горько, и тяжко гвозди ржавеют в распятом Христе. И в кулаке, в нервно смятой бумажке адрес Н.Н.,что осталась в Чите. С тёмным эфесом и лезвием синим спит есаульская шашка в ножнах. Бьётся в Гулаге всё та же Россия: страх в теремах и бесстрашье в умах. Дерзкая молодость снова читает энциклопедии и буквари. Что-то в ней дышит, сверкает, светает. – Штабс-капитан, доживём до зари. Будет заря и гроза. И сольётся всё, что по капле дрожит на ветру. Белое дело закатного солнца – восстановить этот свет поутру.
И часть государственного патриотического электората судорожно искала так называемую национальную идею, которая спасла бы Россию от окончательного распада. Получив от Миши бандероль с переводом поэмы «Слово о полку Игореве», я пошёл к своему куратору, первому заместителю главного редактора Владиславу Александровичу Фронину. И сказал ему: – Слава! Мой друг прислал мне свой перевод поэмы «Слово о полку Игореве». В ней – боль древних русичей о судьбе матушки России. Как раз то, что сейчас волнует её патриотов. Давай напечатаем поэму целиком в нашей газете, официальном печатном органе правительства Федерации. – Оставь, Михалыч, эту поэму у меня. Прочитаю. Потом примем решение. Перевод Вишнякова Фронину понравился. Первого ноября 1996 года «Российская газета», выходившая в то время миллионным тиражом во всех субъектах Российской Федерации, вышла с полным переводом поэмы. Дорогой мой Мишель стал частью национального достояния. А я должен здесь сделать необходимую и существенную оговорку: в этой публикации не моя заслуга; я был лишь его другом, ощутивший красоту и величие его творческого подвига и споспешествовавшим его выходу к широкому читателю; заслуга в публикации – исключительно в огромном поэтическом таланте Вишнякова. А теперь вернёмся к бывшему губернатору края Гениатулину. Равиль Фаритович сделал много доброго для забайкальцев. Но экономику, социалку я отодвину в сторону, потому как не чувствую себя компетентным в этой сфере. А вот что касается духовной жизни, исторической памяти, – тут вклад Гениатулина в историю края неоспорим и огромен. Но тоже не буду вдаваться в подробности. Поскольку у нас речь идёт о Вишнякове, скажу: Равиль Фаритович, выпускник истфака Читинского пединститута, явился первым и самым серьёзным литературным критиком, высоко и верно определившем шедевры поэзии и гражданскую позицию своего пресс-секретаря. Это при поддержке губернатора в Москве в патриотическом издательстве «Русь» вышел трёхтомник избранных сочинений Вишнякова, которые теперь навсегда вошли в духовную сокровищницу края. Это губернатор Гениатулин учредил ежегодную литературную премию имени Михаила Евсеевича Вишнякова, которая вот уже несколько лет каждое второе сентября – в день рождения поэта – присуждается талантливым литераторам края. Лауреатами почётной премии стали Борис Макаров, Олег Петров, Олег Димов, Вячеслав Вьюнов… Я не уполномочен вносить в жюри по присуждению премий имени М.Е. Вишнякова свои предложения о её лауреатах. Но всё-таки рискну назвать этой достойной чести в 2016 году имя Владимира Николаевича Кибирева – автора правдивой и талантливой книги воспоминаний «Доживём до зари». Эту книгу с интересом и благодарностью прочитают потомки нынешних поклонников выдающегося русского поэта и патриота Забайкалья Михаила Евсеевича Вишнякова. Дорогого моего Мишеля. Александр Алёшкин, кандидат исторических наук,Заслуженный работник культуры РФ, Член союза писателей и союза журналистов России. г. Москва
Источник: Газета Земля
19.04.2016 18:39